Потом кашлянул и посмотрел на меня.

— Хорошо, — кивнул я, — так и быть, угощу. Но за это ты что-нибудь расскажешь. Интересное.

Старик заговорил,
тихонько подыгрывая на лире.

Старик, конечно, согласился и заговорил, тихонько подыгрывая на лире:

— Давно ли, недавно ли, далеко ли, близко ли, думай-гадай сам, да только если от Браслава на север принять да пойти день-другой, можно упереться в деревню, что прозывается Замошье. Под деревней той болото раскинулось — не обойти, не объехать, не перелететь. Звали селяне то гиблое место Гнилым углом. И неспроста звали — оттуда издавна напасть всякая лезла: то дождь не к месту, то град крупный, то ураган злой. А хуже всего — в том болоте цмок жил. Страшный он был неимоверно — хватал коров, коз, иногда людей уволакивал в топь. Хлопы сами не могли совладать с гадом, но на их счастье пан Бог послал им шляхтича Хадкевича, удалого да опытного вояра.

* * *

— Цмок, говоришь? — переспросил Адам Хадкевич, потирая колючий подбородок.

— Цмок, — подтвердил фактор — доверенное лицо пана и управляющий имением. — Житья от него вообще не стало. Жрет, понимаешь, всех подряд, гадина.

— Так не ходите на болото — и всего делов!

— А ежели корова там или коза заблудятся? Опять же — клюква там богатая растет. Не, нам без болота никак нельзя. У нас тут, считай, вся жизнь вокруг болот вертится.

Хадкевич задумчиво подергал себя за длинный ус, разглядывая закопченный потолок хаты.

— Мы заплатим, — не выдержав паузы, торопливо добавил фактор. — Только избавь нас от цмока.

— А что ваш пан, почему не пришлет людей?

Фактор вздохнул:

— Пан далеко, в Несвиже. Что ему до нашей глуши? Деньги идут в казну — и ладно. А моих гайдуков вы видели — только и годятся, что девкам юбки драть. Выгнал бы их, да других взять негде. На вас вся надежда, панич, только на вас.

— Понятно, — кивнул Хадкевич. — Понятно.

Дверь в хату отворилась, вошел хлоп и позвал фактора на двор, по хозяйственным делам.

— Ну, Ясь, что думаешь про цмока? — спросил Адам Хадкевич, когда фактор вышел.

Ясь Вяличка, слуга и оруженосец, сопровождавший шляхтича без малого десять лет, почесал затылок, отхлебнул сливового кваса и ответил:

— Дело для нас новое, господин, это ж не с татарвой рубиться. Поперед думанья надо бы посмотреть на тварюгу.

Шляхтич кивнул:

— Так и поступим. Посмотрим на нее, а потом подумаем, как извести дьявольское отродье.

Когда фактор вернулся, Хадкевич встал с лавки, поправил саблю и сказал:

— Вот что: о цене поговорим позже, когда я на цмока погляжу да прикину, что к чему. А пока дай нам какую-нибудь худобу — на приманку.

Фактор заохал, начал жалиться, мол, куда ж цельную животину, да гаду этому ползучему скармливать, но под спокойным взглядом шляхтича умолк и ретировался на двор. Очень скоро бородатый хлоп в широкополой соломенной шляпе притащил старую облезлую козу.

— Вот, пане шляхтич, — пробормотал он, стянув шляпу и поклонившись, — самое то для Него. Он коз больше всех других любит. Самое ему лакомство.

Ясь отобрал у кмета веревку и привязал козу к стремени своего коня.

— Нам бы проводника, чтоб дорогу показал, — бросил Хадкевич фактору.

Тот глянул на хлопа. Мужик ковырнул лаптем землю и буркнул:

— А чего тут показывать? Ехайте себе вон тудой, — и махнул рукой куда-то за околицу, — тама всего одна дорога, не ошибетеся.

Адам покачал головой и тронул коня. Ясь сплюнул, одарил хлопа с фактором презрительным взглядом и последовал за хозяином. Последней, негодующе мекая, затрусила коза.

Сразу за околицей всадников окружил густой лес из старых, обросших мхом елей. Дорога превратилась в узкую тропу, только на одного всадника. Тропинка густо заросла травой и подорожником — видно, селяне редко пользовались этим путем.

Спустя полчаса кряжистые ели начали уступать место кривым березам да ольхе, а потом и совсем исчезли. Подстилку из хвои сменил пышный мох, а в воздухе ощутимо запахло стоячей водой.

— Довольно, — решил Хадкевич, — оставим коней здесь, а дальше пойдем пешком. И захвати пищаль — мало ли что.

Ясь кашлянул и кинул взгляд на своего вороного.

— Пустое, — ответил шляхтич на немой вопрос слуги, — кто сюда зайдет?

Вяличка вздохнул и привязал лошадей. Покопавшись в тюках, достал огнестрел и большую торбу, где хранил пыжи, пули и все остальное, что требовалось для пищали. Вытащил из чехла при седле верный бердыш. Немного поразмыслив, прихватил и рогатину, чтобы дорогу проверять. Шляхтич же не стал нагружать себя — довольствовался лишь саблей да круглым татарским щитом.

— Бери козу, — приказал Хадкевич, — пойдем.

Вскоре деревья сменились кустами орешника, а потом лес по правую сторону тропы исчез, уступив место моховому ковру, утыканному короткими стволами сгнивших берез. Они стояли без ветвей, навытяжку, словно вымуштрованные прусские наемники. Дальше виднелись низкие, словно вдавленные в землю, ивы и скрюченные елочки, а в просветах между деревьями поблескивала вода.

По макушкам деревьев пробежал шепоток и закапал мелкий, противный дождь. Хадкевич с минуту разглядывал пейзаж, потом повернулся к слуге:

— Цит из Мяделя рассказывал как-то, что цмок тварь привередливая, не на всякого нападает. Поэтому козу привяжем вон там, у деревьев, поближе к воде. Думаю, так вернее будет. Потом вернемся и здесь укроемся. Глядишь, и приманим цмока. Что думаешь?

Ясь прикинул расстояние до деревьев и ответил:

— Далековато, можем толком не разглядеть.

Хадкевич усмехнулся:

— Если люди говорят правду, то мы его рассмотрим и с расстояния в два раза больше.

— Хорошо, — согласился Ясь. — Только вот...

— Что?

— Может, я один сбегаю? Что вдвоем идти, — пояснил Ясь, — делов-то — козу привязать! Я и один справлюсь. А?

Шляхтич потер лоб, глянул на слугу, на болото и решил:

— Пойдем вместе. Так спокойнее будет.

Ясь не стал перечить.

— Будь осторожен, — сказал Хадкевич, — видишь, сколько окон?

Ясь кивнул. То там, то сям плотный слой мха разрывали аккуратные, почти квадратные провалы шириной в человеческий рост. Свалишься в них — и все, поминай, как звали. Самому из окна никак не выбраться — разве только чудом.

— Я пойду первый, — приказал шляхтич, забирая у Вялички рогатину, — ты за мной, шагах в пяти. Привяжем козу — и обратно. Ждать.

Хадкевич осторожно, проверяя дорогу рогатиной, зашагал к воде. Ясь, таща упирающуюся козу, следовал за хозяином.

Посреди пути шляхтич неожиданно остановился и поманил к себе слугу.

— Смотри, — сказал он, когда тот приблизился, — вон там.

Там, куда указывал Хадкевич, ясно виднелась длинная полоса примятого мха — словно с пяток толстых бревен волочили. След вел из одного окна в другое.

— Думаете, это цмок, господин?

— Кроме него, некому. Как, по-твоему, сколько он весит?

— Пудов пятьдесят, господин, никак не меньше. Иначе мох бы давно распрямился.

— Пятьдесят пудов, — повторил шляхтич, оглядываясь. — И может прямо из окна выскочить. Скверно.

Ясь повернулся, чтобы прикрыть хозяину спину, крепче сжал бердыш и подтянул козу поближе. Та недовольно замекала. Почти тут же раздался плеск воды, и за деревьями мелькнуло что-то черное. Шляхтич первым понял, что это.

— Назад, Ясь, к дороге. Скорее!

Вяличка бросился обратно. Перепуганная коза мчалась впереди него, и он не задумывался особо, куда ступать: животное служило неплохим проводником. Шляхтич бежал сзади, ухватив рогатину наперевес.

Одно из окон впереди них забурлило, вспенилось, вскинулось фонтаном, и из болота вынырнула зубастая голова на длинной шее. И голова, и шея были раза в два больше лошадиных.

— Поворачивай, Ясь! — крикнул Хадкевич. — Налево!

Ясь бросил веревку и свернул, как приказал хозяин. Коза, почувствовав свободу, припустила еще сильнее.

Цмок одним резким движением выскочил из окна и, волоча черное брюхо по мху, помчался наперерез козе. Он почти настиг ее, но та, отчаянно мекнув, сделала невероятный прыжок и скрылась в лесу.

Болотный гад прытко развернулся, сшибая длинным хвостом гнилые березы, и замер, переводя взгляд маленьких красных глаз со слуги на шляхтича и обратно. Больше всего цмок походил на тритона: такой же черный, гладкий, блестящий, только очень большой. Из ноздрей чудовища вырывались фонтанчики дыма, а на спине виднелись маленькие сморщенные крылья.

Ясь воспользовался заминкой и сорвал с плеча пищаль. Припав на колено и ругая себя последними словами за нерасторопность, Вяличка лихорадочно заряжал ее. Если поспешить, то можно успеть. Быстрее, быстрее! Порох на полку, закрыть, сдуть крошки, шомпол вытащить, порох и пулю в ствол, пыж туда же, шомпол...

— Эй, выродок ползучий, сюда давай. Ко мне! — заорал Хадкевич, отвлекая цмока от Яся.

Цмок словно услышал шляхтича. Выдохнул паром и кинулся на человека, извивая тело и вырывая куски мха сильными когтистыми лапами. Адам перехватил рогатину поудобнее и приготовился отпрыгнуть в сторону. Расчет прост: если повезет, удастся ударить цмока в бок. А промажет — так успеет добежать до леса, пока тварь будет разворачиваться.

Ясь зарябил шомполом пыж, загнал бердыш древком в мох и кинул на него огнестрел. Прижался щекой к ложу, навел ствол на мчащегося цмока и дернул за курок. Кремень ударил по кресалу, брызнули искры, но оружие не выстрелило.

Дождь намочил порох! Ясь зарычал и отшвырнул пищаль в сторону. Упав на колени, вытащил из торбы рожок с порохом, а из кошеля на поясе трут и кремень. Прикрыв их, насколько получалось, от ветра и дождя, принялся высекать огонь.

Чудовище быстро приближалось. Хадкевич сжался и напряг мышцы ног.

Еще немного.

Еще.

Сейчас!

Святы Бож...

Шляхтича учили воевать с самого детства. Он прошел столько битв, стычек, поединков и схваток, что видел и знал все, что может случиться в бою. Расчет был верен.

Но цмок оказался быстрее и опаснее всех прежних врагов разом взятых. Одновременно с прыжком человека тварь изогнула шею и еще в полете достала шляхтича. Адам упал, заливая мох кровью, хлещущей из разорванного живота. Цмок пробежал еще несколько шагов и ловко развернулся.

Хадкевич закашлялся кровью и подтянул к себе рогатину. Черная туша противника медленно приближалась. Шляхтич стиснул зубы и приготовился ударить.

* * *

— Храбрый шляхтич истекал кровью. Она хлестала фонтаном, доставая до самого неба. Но не таков был Адам Хадкевич, чтобы потерять твердость руки и крепость духа, — продолжал старик, нетерпеливо косясь на тарелку с дымящейся бульбой, посыпанной укропом. — Когда цмок приблизился и открыл зловонную пасть, Хадкевич приподнялся и что было сил ткнул его рогатиной, и пробил болотному гаду язык и шею. Цмок завыл страшно и тут же испустил дух. И тут, словно пан Бог захотел посмотреть на храброго вояра, тучи над Гнилым углом разошлись, и на шляхтича упали лучи солнца. А спустя мгновение ясновельможный пан Адам Хадкевич, истребитель нечисти и защитник христиан, умер.

Дед перевел дух и не удержался — захватил-таки крепкими пальцами самую маленькую картофелину и, почти не жуя, проглотил.

«Слуга Хадкевича
отрубил цмоку голову».

— Слуга Хадкевича отрубил цмоку голову и вместе с телом хозяина привез в деревню. Хлопы схоронили шляхтича со всеми почестями, а голову цмока нанизали на кол и воткнули у околицы. Слуга же, не выдержав смерти господина, спустя три дня утопился в болоте.

Старик еще немного покрутил ручку лиры, выжимая из нее жалостливые звуки, потом отложил инструмент и принялся за еду. Я поблагодарил деда за рассказ, расплатился за еду и вышел из шинка. В лицо ударили лучи яркого майского солнца.

Почти такие же, как тогда на болоте.

Да, старик многое рассказал правильно, но вот конец истории...

Хозяин не ударил цмока.

Потому что я отогнал болотного гада, прицепив на бердыш и запалив промасленную тряпку, которая лежала в торбе и служила для ухода за пищалью. Цмок рычал и изгибал шею, пытаясь обогнуть завесу из огня и дыма. Но Всевышний сберег меня, и тварь отступила: развернулась и нырнула в ближайшее окно. Через несколько мгновений — три удара сердца, не больше — черная блестящая спина мелькнула в воде за деревьями и скрылась.

Подхватив хозяина, я поволок его к лесу. Забравшись поглубже, чтобы цмок не смог до нас достать, я осмотрел господина. Из огромной раны наружу вывалились внутренности, ручьем текла кровь.

Я навидался подобного, когда воевал с татарами, — их сабли вспарывают животы с одного удара. Ни один, даже самый искусный и опытный лекарь или ведун-травник не спасет человека с такой раной. Можно только дать маковый отвар, чтобы человек уснул и отошел без боли и страданий.

Хозяина трясло, его лицо побелело. Кровь текла меньше, но все же достаточно обильно, чтобы самое позднее к вечеру свести шляхтича в могилу. Я — не буду кривить душой, перед кем мне чиниться? — растерялся и сидел в оцепенении.

И тут господин заговорил. Его голос был слаб, я не всегда разбирал слова и тогда мой несчастный хозяин кашлял кровью и повторял снова.

Он сказал: «Я хочу победить». Он никому ничего не обещал. Он не собирался побеждать. Но умереть побежденным он не хотел.

Не хотел и не стал.

Господин рассказал, что и почему нужно делать. Я не смог ему возразить. И повиновался.

Я вернулся на болото за нашим оружием. Мне повезло — цмок не появлялся.

Потом я перетащил хозяина к тропе и, дав в руки саблю и щит, уложил под елью. Так, чтобы перед господином открывался вид на болото. Сам же спрятался в стороне, за деревьями. И натянув кунтуш на голову, укрыв под ним от дождя пищаль с новым, сухим порохом, принялся ждать.

Я ждал, смотрел, как тяжело — с хрипом, рвано, судорожно — дышит умирающий хозяин, и по моим щекам текли холодные слезы. А я не мог их унять.

Не мог и не хотел.

Дождь перестал, и в воздухе запахло гнилью. В верхушках деревьев путался слабый, раненый ветер. Хозяин лежал бледный, его бил озноб. Мох вокруг ели стал бордовым. Я глотал слезы, но продолжал ждать. Упорно, истово, отчаянно.

Вскоре над болотом поднялся туман. Он лениво плавал надо мхом, не решаясь выползать в лес. Я откинул кунтуш — теперь уже порох не отсыреет.

Со стороны болота раздался всплеск. А потом в молоке тумана появилось темное пятно. Цмок шел на приманку.

Хозяин очнулся. Его глаза ярко заблестели, он сплюнул кровь и, сжав рукоять сабли, прикрылся щитом.

Тварь пошла быстрее, волоча черное брюхо по мху. Господин оказался прав: уж если цмок попробует крови, то жертву в покое не оставит.

Я приготовился.

Цмок выполз на дорогу и остановился, дымя ноздрями. До шляхтича ему оставалось всего несколько шагов, но болотный гад не решался их сделать. Он ворочал головой туда-сюда, будто высматривал ловушку.

Хозяин с трудом повернул голову, посмотрел мне в глаза и чуть заметно кивнул. Я задержал дыхание, уловил момент между ударами сердца и выстрелил. По округе, срывая птиц с деревьев, прокатился грохот.

Пуля угодила цмоку прямо в шею, вырвав здоровенный кусок мяса. Тварь завыла, начала метаться, вырывая лапами куски мха и заливая все вокруг черной кровью. Потом передние лапы цмока подкосились и он, протяжно завыв, рухнул на дорогу. Я подскочил и тремя ударами бердыша перерубил ему шею.

В тот же миг тучи над болотом разошлись, и красное вечернее солнце выжгло туман. Мой господин вытер с лица кровь цмока, снова посмотрел на меня, улыбнулся.

И умер.

А я опустился рядом и долго сидел так, ничего не делая.

Потом, когда солнце село, погрузил тело господина на лошадь, к себе в седло привязал голову цмока с обрубком шеи и вернулся в деревню. Хлопы обрадовались несказанно. Они нацепили голову цмока на шест, воткнули его у колодца и устроили пляски.

Я не танцевал — готовил господина к погребению: обмывал и переодевал. А потом всю ночь сидел возле гроба.

На следующий день из ближайшего села прибыл святой отец. Он отпел хозяина, и мы схоронили его на деревенском погосте, под высокой березой. Надо было бы отвезти господина на родной хутор-застенок, да тот два года тому назад сожгли крымчаки.

Фактор покручинился для вида, но в его косоватых глазах плясала радость — и цмок убит, и деньги целы. Мне хотелось зарубить его, как цмока, но я сдержался. А когда фактор позвал к себе в гайдуки — отказался.

Деревенские предлагали мне остаться. Обещали невесту сыскать, всем миром, толокой, хату поставить. Но остаться означало платить налоги за землю, воду, сенокосы и даже за право придти в церковь. И платить все тому же фактору.

А самое главное — кому я один, без хозяина, нужен?

Я подался туда, куда давно отправлялись неприкаянные бедолаги вроде меня, — в Запорожскую Сечь. Через полгода туда прибыл шляхтич Хмельницкий и поднял казаков «защищать церковь православную да Землю Русскую». Я пошел за ним. Не знаю, почему. Просто устал быть один, без дела.

Через год паны выбрали нового короля, Яна-Казимира, и начали готовиться к большой войне против нас. Тогда гетман вызвал меня и предложил отправиться в Новогрудок, высматривать и выведывать. Это было рискованно, многие наши лазутчики попадались и погибали под пытками или на шибенице, но я не мог отказать Богдану. Поэтому взял плотничий топорик и пошел, прикидываясь мастеровым, ищущим работы.

И услышал рассказ деда.

Со дня гибели моего господина минуло почти два года, но и сейчас почти каждую ночь я вижу болото, поверженного цмока и улыбку моего хозяина.

Я, Ясь Вяличка, человек застенкового шляхтича Адама Хадкевича, хоть сейчас, хоть через тысячу лет, перед людьми и перед Богом, под присягой и под пыткой, готов сказать и повторить сколько угодно раз: я не жалею.

Может, я ошибся. Может, я должен был хотя бы попробовать спасти жизнь хозяину или облегчить его страдания. Может и так. Но я сделал то, что сделал.

И рассказ деда в шинке говорит мне, что в людской памяти мой хозяин остался тем, кем хотел.

Победителем.