Я решил умереть. Просто умереть и все. Безо всяких идиотских заморочек вроде «ах, меня никто не любит» или «ах, меня никто не понимает», и поэтому-де, надо умереть, что бы всем отомстить. Нет. Это не мой путь. Я просто встал с утра пораньше, поглядел на часы и решил поспать еще немного. Потом все таки встал, умылся и позавтракал. И уже потом, сидя с сигаретой в зубах на балконе, просматривая колонку анекдотов в одной идиотской газетенке, решил умереть. Однако нужно было сначала закончить все дела, придумать способ, и умереть. Я не боюсь смерти.
Итак, план. Обзвонить народ, узнать как у них дела, не могу ли я им чем-нибудь помочь, оставить записку подруге – она должна прийти за дисками вечером, когда я уже буду далеко, потратить деньги – я получил премию за отличную работу, надо же поразвлечься, оттянуться по полной, а? далее, купить батарейку и зарядить ее в плэер… хотя, делать суицидальную подборку песен – это мрак. А слушать их на рандоме, это плагиат к тому же. Поэтому обойдусь радио. Так, план готов, приступим к исполнению – дни конечно длинные, но и дел масса. После тяжелой работы как правило хочется утолить голод, и хорошенько выспаться. А после осуществления плана я утолю жажду жизни и высплюсь как следует…
… насвистывая какую то песенку, я выглянул в окно, подивился, какой чудесный денек я выбрал что бы умереть, после чего взял ПК (персональный коммуникатор) и стал перебирать народ в адресбуке. Так, это все шелуха, эту девчонку я вообще в первый раз вижу… даже не помню, когда я в последний раз так напивался… ага, вот оно. Заиграла мелодия вызова, на экране появилась картинка «ждите ответа». Потом появилась еще сонная физиономия Кесаря, моего друга еще со школьной скамьи. Его индивидуальная сущность описывался двумя словами – «я трахаюсь». Его жизнь – сплошной любовный роман, прерываемый на сон и еду… хотя зная его, я боялся себе даже представить, до чего он доводил искусство принятие пищи с девушкой. Приятный голубоглазый любимчик женщин.
- При-ве-ет.. – зевнул он в камеру. – что то ты рановато сегодня.
- да вот, позвонить решил, узнать как ты там. Кстати ты меня удивил.
- да ну? А, ты про это… - физиономия Кесаря на экране поморщилась. – не сезон. Мельчают девчонки, не нашел интересных вчера. Пришлось спать одному.
- знаю, как ты это не любишь.
- и не говори… просто ненавижу.
- не грусти. Вот тебе номерок, - я скинул ему ID одной девахи из личных запасов. – красавица, спортсменка, комсомолка. Правда неженка, нахрапом не возьмешь, любит романтику и…
- не учи отца, - гордо сказал Кесарь, разом просветлев. – справлюсь! Великое тебе спасибо, удружил!
- не за что, - сказал я уже потухшему экрану. Один-ноль. Поехали дальше… ага, еще один.
Этого мерзавчика зовут Непобедимый Джо, слушает Боба Марли и постоянно зависает в баре, где курит кальян и ведет философские диспуты с себе подобными. Удивительно, как он еще ПК не потерял…
- кто там еще по мою душу? – на экране появился Джо с крайне раздраженной физиономией. – а, это ты, привет. Как дела?
- как всегда. Слушай, отличный денек сегодня, а?
- ага. Слушай, я тут занят, мужик один телегу интересную толкает, про смысл жизни.
- вечная тема. Сказать в чем смысл?
- ну рискни, - Джо усмехнулся. – знаю я твой смысл. Езда по городу на сверхзвуковой?
- да нет, в общем то смысл в другом, - я, кайфуя от своей безмятежности, достал еще одну сигарету. – давай разберемся для начала в сути жизни. Есть два вида ее – гниение и горение. Быстрое горение – это взрыв. Яркий такой, знаешь, заметный. Вот. Так вот смысл жизни в том что бы прожить ее так, что бы на небесах все дружно офигели и сказали «а ну ка повтори».
Джо таращился на меня квадратными глазами с экрана, а я улыбаясь стряхнул пепел на экран и тут же сдул.
- знаешь, чувак, я как раз потому и курю кальян, что бы не пускать пыль в глаза… и не спешить. Никуда не спешить, понимаешь? Да и некуда…
Экран погас, а я загасил окурок в пепельнице. Мне вот тоже спешить некуда. Я уже не принадлежу этому миру. Следующий… наугад выбрать, что ли? Я ткнул пальцем наугад в сенсорный экран. Пошел долгий проигрыш. Я глянул в инфо – там сияла улыбкой Дженет, самая сексуальная и самая жизнерадостная в мире. Мда.
- алло? – пропела она в динамик, видимо стоя перед зеркалом, так как я видел ее снизу вверх… и то что я видел мне нравилось.
- привет, Джен. Давно не виделись. Вижу стиль восьмидесятых снова в моде.
- о, это ты! Извини, не узнала. Говорят к счастью?
- ну да, что то типа того.
- ага! А я собираюсь пойти в клуб и немного погудеть. Пойдешь со мной?
- что, прямо с утра?
- ну… не совсем, - Джен куда то забросила расческу, подхватила экран и куда то пошла, жестикулируя свободной рукой. – мне еще нужно сделать маникюр, но это после массажа, который я не знаю куда засунуть, потому что у меня сегодня шейпинг. Опять же на него у меня нет времени, так как мне еще нужно пробежаться по магазинам, поискать что нибудь новенькое…
- ну да, узнаю Джен – «в неделе семь дней, в месяце четыре недели, в году – 12 месяцев»… и ни дня без обновки.
- индивидуальность, милый, плюс чувство вкуса вкупе дают массу возможностей выгодного расположения на своем теле тех кусков ткани, которые дизайнеру понравятся только если будут сшиты вручную. И потом, я могу себе это позволить.
- тогда… ммм… в шесть вечера?
- замечательное время! Там же где обычно?
- не-ет, эта занюханная дыра мне опротивела. Пошли лучше в «Роял Рок-н-ролл»?
- это заведение не из дешевых! – восхитилась Джен. – ты что, выиграл в рулетку?
- еще нет, но собираюсь, с твоего позволения.
- круто! Ну все, мне пора. Бай-бай, милый, до встречи!
Я смотрел на экран и думал. Джэн – и я. Нет, не сочетается, ни под каким видом. Мы были просто друзьями, я и она. С другой стороны, где то в глубине души я всегда желал ее…
- здорова, чувак, - на экране появилась Рокси. О ней можно сказать только то, что она работала сварщицей в кар-цехе, вечером не давала спать району своей электрогитарой и была вечно счаслива. – какими судьбами?
- да вот, решил поглядеть, в какой цвет ты покрасила волосы сегодня.
- и что ты видишь?
- скажи лучше чего я не вижу. Это полный спектр? – ее волосы выглядели так, словно превратились в радугу.
- ага! Не представляешь, угрохала массу нервов что бы добиться этого эффекта. Мне нравится, а тебе?
- супер. Как сама?
- а как ты думаешь? – Рокси фыркнула. – иду на концерт с самим Красавчиком!
- странно что ты не сказала это едва меня увидела.
- а, чтоб ты не счел что я хвастаюсь.
Красавчик был местной достопримечательностью кар-цеха. Неприступный, для девушек, но падкий до музыки. Похоже Рокси подобрала к нему ключик… ритуально распрощавшись, я пошел налить себе чаю. Потом плюнул и распечатал предпоследний пакетик молотого кофе и загрузил его в кофейный аппарат.
Следующим был профессиональный тусовщик Брэйн. Его так прозвали за то, что планируя тусовки он предусматривал все вплоть до приступа поголовной шизофрении у гостей и налет террористов – смертников. Душа компании, балагур, шутник, танцор и герой- мачо.
- Брэйн, ты что, опять что то затеял? –спросил я, глядя на его мечтательное лицо.
- ага, братан! Это будет суперская тусовка!
- а разве она когда то была иной?
- нет, сегодня она будет действительно обалденной. На крыше Театра!
- ух ты. Смотри, менты прогонят… хотя о чем я, у тебя же все схвачено?
- а когда это было иначе? – Брэйн усмехнулся. – ты придешь?
- нет, у меня планы на вечер. Да и потом, без меня там будет лучше.
- ну как знаешь, братан, тусовка выйдет отменной, всегда мечтал устроить что то вроде этого!
Пустой экран. Я смотрю на него в который раз и думаю, зачем мне телефон, который не звонит?
Негатив. Прочь. Я собираюсь умереть не потому что меня все достало. Я хочу умереть счастливым. Умиротворенным. С полным сознанием того, что в мире все просто замечательно. Даже если это просто иллюзия… опять негатив. Ладно, выпью кофе.
Я включил музыку – это были «WASP – animal (fuck like a beast)». Хотелось бы дать это послушать Кесарю – если ты трахаешься как зверь, значит ты животное. Но он это не слушает…
Затянувшись сигаретой, глотнув свежесваренного кофе со сливками, я почувствовал себя чуть ли ни в нирване. Просмотрел почту – там как всегда была куча спама – его так и не научились грамотно отлавливать за последние тридцать лет. Что ж, когда-нибудь научатся. Пришли два счета – за комм-связь и за коммунальные платежи. Я щелкнул по ссылке «оплатить» и забыл о них, переключившись на новости, на рассылку которых я сдуру подписался. Я откажусь от бумажной прессы только когда можно будет растопить камин ЖК экраном… хотя теперь почти все камины газовые… но костры еще никто не отменял.
От жизни нужно брать все – я выглянул в окно и вдохнул свежий, чистый летний воздух. Вокруг – куда не глянь – пестрели разноцветные, сияющие стеклом и металлом, кирпичом, мрамором и перламутром иглы небоскребов в окружении вечно зеленых деревьев – в основном потому что это были сосны. Мэрия постановила сажать их так, что бы аллеи были зелеными даже зимой. Ведь зелень радует глаз, а воздух, пропитанный запахом хвои полезен для здоровья. Еще там были дубы, вязы, лиственницы и бог знает что еще… в вечно зеленых парках я видел даже пальмы, прикрытые тепловой защитой.
Между небоскребами петлял серебристый ручеек муниципального монорельса, проезд на котором был бесплатным, жужжащими шмелями порхали флаеры, вдалеке виднелись арки транспортной магистрали, между которыми летали туда- сюда контейнеры со всякой всяченой, да. Это прекрасный город.
Закончив с кофе, я взял лист бумаги и написал на нем фломастером « диски на столе. не жди меня. Сегодня я умру счасливым!». Лист я сложил пополам и положил его на стол, придавив сверху коммуникатором. Нет смысла еще кого то обзванивать – я уже попробовал набрать пару номеров, но абонент как всегда оказывался слишком занят, что бы ответить.
Я нацепил плеер, надел на голову наушники и сунув в карман кредитку, пошел к выходу. Вроде ничего не забыл.
Дверь защелкнулась, мягкий голос системы безопасности спросил меня, почему я не взял с собой коммуникатор, а так же уточнил когда я вернусь. На первый вопрос я ответил, что таково мое желание, а на второй – что по статистике домой не возвращаются около полутора процентов населения планеты. И что я не пророк, что бы прогнозировать мое место в ней. Систему это удовлетворило и она отключилась. А я пошел к лифту.
Это чувство падения, когда сверхскоростной лифт кидает тебя на двадцать этажей вниз! Я всегда восхищался этим.
Я вышел из дома и пошел к будке с экраном, которая торговала разной ботвой, относящейся к разряду ширпотреба. Будка тут же рванула ко мне на всех парах, на ходу раскрывая витрину с образцами товаров. Я взял сигарет и батарейку, опустив в «карман» кредитку и нажав пару кнопок. Торговые роботы – незаменимая вещь в городе, где никто не желает стоять за прилавком – ну разве что в фешенебельных магазинах, куда ходят в основном те, кому важен процесс выбора товара – и тут начинается игра «попробуй всучить мне этот хлам или по крайней мере не выпустить без покупки» вещь очень забавная. Надо будет попробовать. Я заменил батарейку в плеере и включил его, пытаясь найти в Сети хоть одну станцию под настроение. Ого! Мне везет сегодня, подумал я с улыбкой покручивая настройку громкости. Первое же радио удивило меня песней четырнадцатилетней давности – Manowar – Die for metal. Если не вслушиваться в текст – мощно и как раз под настроение. Я ведь сегодня король на день! Я люблю старый металл.
Я шагал по аллее куда глаза глядят, в уши бились раскаты тяжелого металла, сердце радостно билось в груди, а ноги несли меня вдаль. Душа пела – я не принадлежу этому миру! Я пришел в него радоваться и уйду, как только насыщусь. И этот день – сегодня.
Я как раз подошел к станции монорельса, чьи распахнутые двери вели в чистый холл, в глубине которого несли свою бесконечную лестницу вверх эскалаторы, когда музыка утихла, а в наушниках громко икнул диджей.
- хай пипл, вы слушали хит две тысячи восьмого года группы Мановар. Металл не ржавеет, но плавится от жары. Для тех кто в танке, температура окружающей среды сейчас отличается от температуры вашего тела на 4 градуса в меньшую сторону, а вы находитесь на радиостанции «вы стали тяжелее на пол кило». Для тех кто не врубается, почему это они вдруг так прибавили в весе, отвечу, что это потому что мы положили на вас болт. Мы слушаем то, что нравится нам, поколению, пережившему перестройку, дефолт, революцию и атомную войну, поколению восьмидесятых! Поэтому я тут сейчас приму пару звонков, а вы не скучайте, сейчас Леха проснется и поставит что нибудь! АЛЛО.
- здравствуйте, - раздался тоненький голосок, и не поймешь кому принадлежащий, при нынешнем унисексе меркнет все что было в прошлом веке. – скажите, у вас на сервере не завалялась старая такая песенка… сейчас напою… - я поморщился от визгливого вокала, фальшиво напевающего песню на каком то непонятном языке.
- а, - диджей заржал. – это в каталоге джей рок, удачи вам в поисках… так, пока наше бедное откау будет искать свою галимую попсу в каталоге, пытаясь договориться на чистом японском языке с поисковым роботом, я принимаю следующий звонок. АЛЛО.
- простите, а как вас зовут? – раздался несколько жеманный голос, тоже непонятного происхождения.
- я вроде уже говорил… тут мне подсказывают, что это было вчера утром… так вот, для вас, и всех остальных глухих в этом городе я повторяю, что зовут меня Антон.
- Антоша, будте любезны, смените репертуар…
- на что нарпимер?
- ну, скажем на наших исполнителей, тоже ведь хорошую музыку писали…
- ну ладно, может ближе к вечеру и сменю, а пока что я вас поздравляю, вы выиграли главный приз нашей студии в номинации «самый глухой тупой педик дня». Потому что меня зовут Антон, а не Антоша и я повторяю это в двести пятьдесят восьмой раз за этот год. это раз. Мы ставим тут музыку, которая нам нравится, так что вы тоже стали тяжелее на пол кило. ИТАК! Я принял решение полить куст грязных волос на башке Лехи пивом что бы он поставил песню группы Inkubus Sukkubus – “Supernature”. Наслаждайтесь!
Я взошел на борт синей стрелы поезда под нежный женский вокал в сопровождении тяжелого музыкального сопровождения. В вагоне было пусто, поэтому я сел у окошка в хвосте вагона, прижался щекой к стеклу и стал смотреть, как проносятся под брюхом набирающего скорость поезда люди и аллеи.
Supernature, supernature, supernature…
Остановка. В вагон ввалилась банда казуаров – два мальчика и четыре девочки – все одеты как будто сбежали из аниме, причем черно – белого… то есть розового. Ребята тут же принялись разрисовывать стены вагона разноцветными узорами. Я знал что краска продержится максимум час, потом стена самоочистится. Но ребята веселились. И я тоже.
Мне играла Металлика, и для меня ничего уже не было важно.
Через остановку ребята вышли, а в вагон завалилось несколько человек – парочка влюбленных, девушка, одетая в две полоски ткани и покрытая татуировкой с ног до головы, и человек с гитарой и задумчивым взглядом. Они расселись, я видел как парочка ворковала, он держал в своих ладонях ее руки, она счастливо улыбалась ему, его лица я не видел, но не сомневался что оно было таким же радостным. Я сосредоточил свое внимание на девушке с татуировкой. Даже в эти раскованные времена редко увидишь такое зрелище. Она была молода, хороша собой, и мне решительным образом было непонятно, зачем она разрисовала свое тело. Мазохизм? Нету пирсинга. Не уродина, разрисовавшая себя ради внимания окружающих… скорее это отдает латентным эксгибиционизмом… и я вскоре понял его причину, поглядев на ее руки. И мне стало грустно.
Ее руки были воссозданы заново, я предполагал, что в ней осталось крайне мало своего, в основном биоимплантанты. Такие ставили пострадавшим на войне. Тогда многие остались без дома, многие были искалечены минами, снарядами, пулями, огнем, ядами и радиацией. Их чинили уже потом. Сейчас она была счастлива. Она показывала всем свое молодое – действительно молодое, выращенное в клонокамере тело, словно хотела спросить всех, кто ее видел «тебе нравится мое тело? Правла?»… раны тела можно вылечить. Мы побороли даже СПИД, но что делать с ранами душевными так и не смогли придумать.
Негатив… нет. Это не негатив. Это – прошлое. На него нельзя закрывать глаза. Я улыбнулся девушке – она в самом деле была красива. Мне нравилось ее тело вне зависимости от того как себя чувствовала в нем ее душа. Сомневаюсь, что она проходила психокоррекцию – человек, переживший атомную войну почти всегда хотел помнить – что бы рассказать другим, что бы не повторилось то, что было… но я знал, что история повторяется. Но я этого уже не увижу. И я пожал плечами, отдаваясь яростным риффам металла, сгорая в его неистовости… опять играли WASP. “Take me up”.
Девушка вышла на следующей остановке, а диджей радио опять принялся ругаться с фанатами поп – групп. Я не слушал его, я смотрел в окно. Мой новый мир поднялся из атомных руин за пять лет, и населившие его люди считали войну страшным сном. Во всю процветало искусство – за окном пробегали выставки под открытым небом, картины, скульптуры, представления самодеятелей, и снова картины… на них были изображены в основном дети, их мечты и – ни слова о действительности.
Дети. Единственное что мы по настоящему ценим в этом мире. Слабые и беззащитные, наивные в своей вере, что зла нет, искренние в своем желании принести в этот мир чуточку звездного света. Новое поколение, которое не знало ужаса войны.
Я поднял взгляд на синее небо, в котором сплетались инверсионные следы самолетов, несших спешащих людей домой – и из дома. Я знал, что ни один из них не упадет на город, ломая крылья, объятые пламенем, ни один из них не несет в себе толстобрюхой, начиненной радиоактивным металлом смерти. Я радовался этому солнцу, что ласково согревало землю, облакам, прикрывающим нас от жары… я вздохнул. Воздух был тяжелым и спертым не смотря на работающий кондиционер. Я вышел на следующей остановке и завернул в первый же магазин – им оказался ювелирный. Ха. Ну чтож, позабавимся. Одиннадцатая заповедь – «не будь потребителем». Двенадцатая – «… и не торгуйся».
Я преступил порог и ко мне тут же бросились двое продавцов – юноша и девушка.
- добрый день, сэр, чего желаете?
- хе. Сервис однако. Для начала – чашечку чая – на улице жара, а пиво я не пью. Меня интересуют кольца… я точно не знаю чего хочу, но где-нибудь тысяч за одиннадцать, и чтоб никаких картенгов.
- секунду, - юноша и девушка скинулись в «камень-ножницы-бумага», парень рассмеялся, проиграв, и побежал за чаем. Девушка же принялась меня допрашивать, время от времени тыкая стилом в сенсорный экран переносного терминала. Соль заключалась в том что я точно знал что я хочу, а им предстояло об этом догадаться – а уж сидеть тут можно было до закрытия. Я даже рассказал пару анекдотов, девушка рассмеялась заливистым смехом, но это не помешало ей задать еще пару вопросов, и пока я думал над ответами, прибыл чай.
Покинул я это место где то ближе к вечеру, вдоволь оттянувшись в магазине – мы пили чай, травили анекдоты и продавцы ненавязчиво демонстрировали мне товар. Я получил то что хотел плюс моральное удовольствие – двенадцати тысяч мне на это было не жалко. Это стоило того. Продавцы тоже были рады – по словам парня, большинство приходят, тыкают пальцем, платят и уходят. Никакого диалога, рассуждений об эстетической красоте разных сортов благородных металлов, гранения изумрудов и свойствах рубинов. Даже в зодиакальной символике они ничерта не смыслили, эти покупатели
Зачем я купил это кольцо? А не знаю. Я сунул его в карман и забыл о нем. Вспомню, когда потребуется заплатить за проезд Харону, потому что я что то сильно сомневаюсь что он стал принимать Имперские дензнаки. Хотя, времена меняются.
Редкие, тяжелые капли дождя смочили изможденную жарой землю. Я спрятался на станции монорельса, пока не начался ливень. А потом вдруг подумал, а какого черта? Я рад грозе. И поэтому выйдя из под стеклопластиковой крыши я отдался водной стихии, кружась в обнимку с тугими струями ливня. Я не был одинок. Эти ливни любили все – в них купались, как под душем бродяги, панки отмывали хаер от грязи, дети весело скакали по лужам. Ливень был теплым. А когда он закончился, я кивком головы отбросил за спину мокрые волосы, обдав брызгами фойе монорельса и вошел в поезд.
В пол шестого я уже был в «Роял Рок-н-ролле», заказывая первую рюмку коньяка. Вскоре появилась Джен, одетая в дивной красоты вечернее платье, переливающееся всеми цветами радуги в зависимости от освещения.
- ну, что будем делать? – спросила она. Я молча смотрел на нее. Ее длинные белые волосы, прическу в стиле 80х, брови вразлет, широко распахнутые глаза, изящная шея, красивая грудь, которую подчеркивал вырез платья вкупе с корсетом – последний был скорее данью моде, чем необходимостью, у Джен была прекрасная талия. И все остальное, но я упорно смотрел на ее глаза. – ну что ты на меня так смотришь, словно сидел на необитаемом острове пару лет, если не больше?
- я так давно тебя не видел, Джен, - сказал я. Но в этот момент подошел официант и осведомился что нам угодно.
И мы сделали заказ.
Все было словно во сне. Я смотрел на Джен, которая что то рассказывала, между делом уминая салат – с неимоверным изяществом, только ей и доступным, я смотрел на нее, впитывая ее образ – светской львицы, способной взять чье то кровоточащее сердце и засунуть в миксер. Я запоминал ее в мельчайших подробностях.
Она выпила два бокала вина и на ее щеках появился румянец, а я курил сигарету за сигаретой. Последняя, задушенная в пепельнице пальцем испустила последнюю струйку дыма. Уже восемь часов. И я был пьян, хоть и пил очень мало. Я заказал еще пачку сигарет.
- слушай, ты все время молчишь… ты в порядке? – Джен обеспокоено поглядела на меня. «я не принадлежу этому миру» подумал я. А вслух сказал иное.
- давай потанцуем?
И мы пошли на танцпол. Все было красиво, я смотрел на нас с Джен, отражающихся в большом – во всю стену зеркале, и удивился тому что я танцую. В первый раз. Я прижимался к ней чуть сильнее чем хотел, и она это заметила.
- знаешь что, мой дорогой, тебе нужно было попасть на вечеринку к Брэйну. Но поскольку ты предпочел вместо этого быть здесь со мной, я в свою очередь хочу тебя отблагодарить.
Я знал. И покорно дал отвести себя этажом выше, где были комнаты для влюбленных – и Джен показала свое искусство. Она была куртизанкой, и делала это для собственного удовольствия – ей очень нравилась ее работа. Она сама выбирала себе клиентов, и счасливчик получал нечто большее чем ее тело. Она умела влюбляться – хоть на час – но умела. Я не умел и этого. Я просто сжимал ее в объятьях, я был с ней как дикий зверь. Целовал ее лицо. Каждую клеточку ее кожи – нежной и бархатной. Изгибался в неге под ее чувственными губами, чувствовал ее прохладные ладони… я закрыл глаза, я только слышал ее дыхание… ее тихие восклицания. Скрип кровати. Вдыхал запах благовоний – и пота.
Джен вскрикнула. Тяжело дыша она свернулась в клубочек среди скомканных простыней и положила голову мне на плечо. Секундой раньше я освободил ее от пресса своего тела и откинулся на подушку.
- Джен.
- а? ты был словно зверь… это было… запоминающееся событие.
- я знаю, - я закурил, гладя ее шею свободной рукой.
- ты что то хотел сказать?
- нет. Мне просто приятно называть твое имя.
Мне хотелось уйти. Бежать. Но… день не закончился. Уже девять часов.
- уфф. Знаешь, тут страшная жара. Хочешь, залезем вместе под прохладный душь?
- нет. Я не хочу этого.
- тебе надо идти? – Джен понимающе провела ладонью по моему лицу, убирая прилипшие ко лбу прядки волос.
- да.
- я привыкла к этому… многие так спешат, что даже не целуют на прощание… но еще никто не оставался так, как ты.
«Со сладким чувством победы с горьким чувством вины» - подумал я. Разве я не мечтал сделать то, что я сделал? Что она со мной сделала… что сделали мы.
- прощай, Джен, - сказал я, ласково целуя ее в губы. Сигарета отправилась в пепельницу, а я закрыл за собой дверь, на ходу застегиваясь и отряхиваясь. Я шел на крышку. Пришло время? Нет. Но там – свежий воздух. Чуть разряженный, но свежий. И оттуда виден закат…
А она найдет себе другого – и она будет права. Это ее работа.
Я поднялся на крышку и вдохнул воздух. Подошел к краю – внизу раскинулся сверкающий золотом в огне заходящего солнца город. Посмотрел вниз… закрыл глаза…

2. один во тьме

Спасая одного – спасаешь многих...

А теперь посмотрим этот момент в записи…
(Стивен Кинг)

День умер вместе со мной. Остался позади. Часы пробили полночь – а я и не заметил. Я смотрел на серые коробки зданий, темно – синюю листву среди колдовских огней неоновой рекламы и света фонарей на тротуарах. Они были встроены в бордюр и светили вверх рассеянным призрачным светом. Я спустился на этаж гостиницы, где оставил Джен. Я знал что она там. Мне просто хотелось ее увидеть. И я увидел.
Она сидела спиной ко мне и смотрела на себя в зеркало. По ее щекам текли слезы, но лицо было спокойно. Покорно. Сломлено. Свет вымыл краски ее лица – и она стала собой. Не той, которую запомнил я. Другой.
- я никому не нужна. – слезы стали капать чаще. Я подошел к ней сзади и не увидел своего отражения в зеркале. Меня не было здесь. И меня не должно быть здесь. Это – слезы гордости – и отчаянья. Ее желают все – но никто не полюбит. Такова судьба.
- Джен, - сказал я, зная что она не услышит, но хоть почувствует теплый ветер моего дыхания на своей щеке. – Все будет хорошо. Я знаю.
Слезы послушно высохли. А я уже шел через дверь – туда, где среди огней большого города пылал пожар тех, кто жили как я, кто сжигал себя что бы дать хоть немножечко света тем, кто едва тлел. Если не сказать гнил.
Ювелирный магазин закрывался. Вчера учтивый юноша здесь говорил то, что думал. Этот серый мир – мир ненужной правды. Той, которая причиняет боль. И пусть говорят, что лучше горькая правда, чем сладкая лож – я не верю им. Юноша ругался с девушкой, запирая замки и ставя сигнализацию в режим охраны. Это – их любовь – ни дня без скандала – но лишь только они доберутся до постели – как страсть слов переходит в страсть тела. Они счастливы сейчас, но сожгут друг друга вскоре. Я не слышал их мыслей, их чувств, но знал, что так оно и есть.
Я вошел в монорельсовый поезд. В углу тихо плакала татуированная девушка – одна, и некому увидеть ее такой какая она есть. Она так цеплялась за надежду быть желанной – и так горько было ее разочарование. И я знал почему. Потому что в душе она навсегда осталась девочкой, эвакуированной из горящих руин города, иссеченная осколками, испуганная, надломленная. Посмотрев на ее ноги, врачи долго шептались, потом один сказал, что хотя ему неприятно это говорить, но их придется ампутировать. Повреждения были неизлечимы – выбор прост. Жизнь – или смерть. Она выбрала жизнь. Правую руку ей отсекло осколком бомбы по локоть. Она плакала – не глазами, которые были выжжены вспышкой близкого взрыва – но тем, что от них осталось. Она плакала пока длилась война. Она плакала год после нее. Она плакала после ретрансплантации – но уже от счастья. Она плачет до сих пор – потому что не может не плакать.
Я взял ее руки в свои – она не чувствовала меня, ее руки были теплыми, живыми…
Пойдем. Ты должна взглянуть в глаза страху – и если ты не сможешь его побороть, тебя защитят – лишь только потому что где то в душе, ты все еще ребенок. И ни одна победа в мире не стоит твоих слез.
Она не могла меня видеть, но послушно встала. Оттерла слезы татуированной рукой. Вышла на следующей остановке.
Непобедимый Джо, закончив свой спор – как всегда победой – сидел в кантине и курил кальян. Из старого магнитофона лилась ритмичная музыка, словно призрак Боба Марли, витающая в воздухе, наполняя его спокойствием.
Джо удивился, увидев столь позднюю посетительницу, одетую в две полоски ткани и покрытую искусной татуировкой.
- приветствую вас в моем доме, - сказал он.
- а что такое дом? – устало спросила девушка. Джо улыбнулся – впервые искренне, а не с сарказмом или иронией.
- дом – это место, где тебя примут, когда бы ты не пришла. Хочешь чаю?
- да… - ее растерянность и смятение таяли тем быстрее, чем дольше она находилась здесь. Я заметил, что она уютно устроилась в кресле, покрытом мягким ворсом. А она поймала себя на том, что ее нога отбивает ритм музыки и покраснела. Джо это заметил, и оторвавшись от приготовления чая сказал:
- не смущайся. Рэгги – это музыка, играющая в сердце. Каждое его биение – это рэгги. Выпей чаю.
Он нашла дом… она стала желанной. Она не будет бояться говорить – потому что сам Боб Марли защищает ее ранимую душу, играя ей из могилы рэгги, заставляя биться сердце чуточку быстрее.
А я шел дальше. Вот пламя- здесь. В доме, в котором живет Кесарь. Как всегда один. И я поднялся к нему что бы увидеть, как он сидит на кровати в одиночестве. Она не пришла. Он впервые не заинтересовал ту, которая могла утолить его жажду. Ничего, я знаю, тебе нужно не это. Набери номер – тот, который ты поклялся не набирать. И услышь…
- Алло?
- привет…
Она ждала тебя, голубоглазый плэйбой. Потому и подняла трубку так быстро. Она ждала тебя столько, сколько может ждать только женщина. Особенно любящая. Я достал из кармана кольцо и положил его на край стола. Деньги теперь не важны.
Бесшумные шаги – и я иду к следующему костру. Тому, что горит на вечеринке, где кто то ввел в вену смертельную дозу наркотика. Паника. Страх. Парень, бьющийся в конвульсиях на полу туалета Театра, из его рта течет пена, глаза закатились. Скоро он станет одним из нас, но… Это не моя рука нажала кнопку вызова скорой. Это не я пригашал на вечеринку медсестру, знающую, что делать в таких случаях. Брэйн перестраховался – и одна жизнь сегодня не достанется смерти. Я не нужен здесь…
Я шел дальше, собирая боль, холод и слезы, питая ими свою суть. Опять пошел дождь – холодный и колючий. Мелкая морось, пробирающая живого человека до костей. Я вошел в трубу подземного пешеходного перехода- он остался здесь с древности.
В переходе играл музыкант. Его пальцы ласкали струны старой гитары, рождая на выдохе знакомый и узнаваемый рок. Я подошел и положил в его футляр несколько банкнот – сдачу после покупки какой то фигни в отеле Роял…
- спасибо, добрый человек, - сказал музыкант, не переставая играть.
- вы видите меня? – удивленно спросил я.
- я слепой от рождения, - он был еще очень молод, этот музыкант. И все же в голосе его были интонации старика. – Но я умею слушать о чем поет дождь. Что шепчет ветер. Это ведь тоже музыка.
Я сел рядом с ним.
- ты все еще не победил в себе войну, друг. Она пылает в тебе – потому что у тебя нет иного. Слушай музыку, сын войны. Сегодня я играю для тебя.
И я закрыл глаза. И у меня из глаз полились слезы! Я плакал, слушая его музыку, слушая ставшее ветром эхо тяжелого металла… ставший дождем рок… слушал музыканта, который играл, вкладывая душу в каждую ноту, слушая слепого, видевшего истину лучше зрячего.
И я шел прочь, почти не видя ничего от слез, что застилали мне глаза. Их смыли ласковые пальцы моего брата – дождя. Их сдул с моего лица теплый ветер. И на ресницах вспыхнула маленькая радуга. И я понял, что ничего так не хочу как увидеть рассвет…
- все еще в эфире радио «вы стали тяжелее на пол кило», - раздался голос в ушах. – сейчас пол шестого утра, и скоро мы зажжем для вас огни, что бы все те, кто потерялись в ночи, увидели свет и вернулись домой. Итак, три, два, один…
«наутилус -воздух»
воздух выдержит только тех, кто верит в себя. Ветер дует туда, куда прикажет тот, кто верит в себя. Выдержит и меня, ибо я – верю.
Свет пробился сквозь прикрытые веки. Я открыл глаза. Солнце, зашедшее за спиной ласково улыбалось лучами мне в лицо. Больше нет длинных теней, есть только воздух – и я. Это рок. Спасая одного – спасаешь многих. Даже если этот один – я сам.

Я вошел в свою квартиру тихо, не тревожа покой спящих. В особенности – спящей на диване девушки, которую я знаю слишком давно. Ее глаза были мокрыми от слез, ее губы были чуть припухшие и наверняка соленые как океан. Рядом лежала моя записка, где слезы поставили кляксы на начертанных фломастером буквах. Я смял его и скормил мусоропроводу. Потом взял чистый лист.
Слепой музыкант… теперь и я знаю, о чем поет ветер. О чем шепчет летний дождь. Но самое главное, я знаю кто я.
Я – живой.